Выпрямившись, я поймал гневный взгляд окружного прокурора.
— Чья же ДНК? — спросил кто-то.
Уильямс среагировал мгновенно:
— Мы не отвечаем на вопросы, касающиеся доказательств по делу!
— Микки, почему ты согласился участвовать?
Говоривший стоял по ту сторону ламп, в тени, лица его не было видно. Я снова шагнул к микрофону, отодвигая Уильямса:
— Хороший вопрос. Для меня, разумеется, непривычно находиться, так сказать, на другой стороне, но дело это особенное. Я профессиональный юрист и горжусь своей принадлежностью к коллегии адвокатов. Мы все приносили клятву отстаивать справедливость, защищать конституцию и законы страны и штата. Долг каждого служителя закона — всегда выступать на стороне правого дела, невзирая на личные интересы. Перед нами именно такое дело. Кто-то должен выступить на стороне Мелиссы Лэнди. Я изучил материалы дела и убежден, что выбрал правильную сторону. Критерием здесь служат несомненные доказательства вины подсудимого, и я считаю, что такие доказательства имеются.
Уильямс взял меня за плечо, мягко отстраняя от микрофона.
— Это все, что мы можем сказать по поводу доказательств, — поспешил он добавить.
Солтерс подняла руку:
— Джессап провел в тюрьме двадцать четыре года; если вы докажете нечто меньшее, чем умышленное убийство без смягчающих обстоятельств, он сразу выйдет на свободу. Стоит ли это дело таких затрат и усилий, мистер Уильямс?
Уже по первым словам я понял, что они работают в паре. Солтерс набрасывала мячи, а прокурор готовился их мастерски отбивать, зарабатывая очки в одиннадцатичасовых новостях и утренних газетах. Взамен она получала сведения из первых рук о тактике обвинения и доказательной базе.
«Хватит. Это мое дело, мой процесс, моя игра!»
— Не важно! — громко сказал я.
Все повернулись ко мне, даже прокурор, стоявший у трибуны.
Все тот же голос из темноты подбодрил:
— Говори в микрофон, Микки!
Кто бы это мог быть? Я снова рванулся вперед, словно форвард в атаке:
— Убийство ребенка относится к преступлениям, к которым закон подходит со всей суровостью, независимо от вероятностей и рисков. Не имеет значения, что победа не гарантирована. Важна лишь убедительность доказательств, а она для меня несомненна. Этот человек совершил страшное преступление, и не важно, сколько лет прошло с тех пор, и сколько он уже отсидел. Его следует судить.
Моя собственная дочь, — продолжил я, — лишь немного старше, чем была Мелисса Лэнди… Как вам известно, в ходе первого процесса по делу Джессапа государственный обвинитель требовал для подсудимого смертного приговора, но присяжные высказались против, и суд ограничился пожизненным сроком. Прошло время, однако наша позиция не изменилась — сторона обвинения снова будет добиваться высшей меры наказания…
Я снова почувствовал на плече тяжелую руку прокурора.
— Не будем опережать события, — быстро заговорил Уильямс. — Решение требовать смертного приговора еще не принято. Это мы обсудим позже, но, так или иначе, мистер Холлер высказал правильную мысль. В нашем обществе нет злодеяния более тяжкого, чем покушение на жизнь ребенка, и мы обязаны сделать все, что в наших силах, чтобы виновный не ушел от наказания… На сегодня все, спасибо за внимание.
— Погодите! — раздался голос в толпе репортеров. — А что будет с Джессапом — его привезут сюда?
Уильямс непринужденно оперся на края трибуны обеими руками, ограждая от меня микрофон.
— Сегодня утром мистер Джессап был взят под стражу полицией Лос-Анджелеса и в настоящее время переводится из тюрьмы Сан-Квентин в городскую тюрьму для проведения следственных действий. Его приговор отменен, но все обвинения остаются в силе… Больше нам нечего добавить.
Отойдя от трибуны, он кивнул мне на дверь и поплелся следом, шепча в ухо:
— Еще раз такое себе позволите, и я вас уволю!
Я обернулся на ходу:
— Что именно позволю? Не дам вам ответить по шпаргалке?
В холле ждал Риделл с секретарем прокуратуры Фернандесом, но Уильямс повел меня в сторону, продолжая пыхтеть:
— Вы нарушили протокол! Еще одна подобная выходка, и мы расстанемся, имейте в виду!
Я резко развернулся, так что мы чуть не столкнулись.
— А вы имейте в виду, что я не марионетка, а независимый обвинитель, работающий по контракту. Иначе расхлебывайте эту кашу сами!
Глаза окружного прокурора яростно сверкнули.
— Что это за чушь насчет высшей меры? О ней даже речи пока не было, и никто не давал вам санкции на такие заявления.
Уильямс был выше и шире в плечах и напирал на меня своим массивным корпусом, прижимая к стенке.
— Мои слова дойдут до Джессапа и заставят его задуматься, — объяснил я. — Если нам повезет, он согласится на досудебное соглашение, и все закончится, не будет и гражданского иска. Город и округ ничего не будут должны, вы сэкономите миллионы — в них-то все и дело, верно?
— Ничего подобного! — напыжился Уильямс. — Не в деньгах дело, а в правосудии! Так или иначе, вам следовало согласовать это со мной. Я ваш начальник, в конце концов!
Не на того напал. Я вежливо, но решительно отстранил его:
— У меня нет начальства, я сам по себе.
— Вот как? Захочу, вылетите отсюда сию же минуту!
Я с усмешкой кивнул на дверь в зал:
— Отлично, давайте увольте обвинителя, которого только что наняли — точь-в-точь как Никсон во время уотергейтской заварушки. Ему это здорово помогло… Пойдемте, скажем им, что же вы? Там еще не все ушли.